Книга Стальной конвой [СИ] - Константин Павлович Бахарев

и схватился рукой за телегу. Пятернёй другой руки Николай захватил своё лицо, при этом закопчённый котелок, который он держал, ударил его по лбу, оставив чёрный мазок.

Львова и Данияр спокойно смотрели на них. Люди они были бывалые и сейчас ждали, чем кончатся страдания витапринтов.

— Что же это было? — Манжура осел наземь, разжал пальцы, котелок упав, звякнул о гальку. — Как ветер с камнями в голове просвистел.

— Ты как себя чувствуешь? — склонился к нему шаман.

— Да нормально, — Николай встал, ухватившись за телегу. — J'ai fait le travail, où sont mes récompenses?[1]. Что это я сказал?

Контрразведчица и Данияр пожали плечами.

— Ой! Zuerst müssen Sie Offiziere und Ingenieure zu töten.[2]

— Ты чего несёшь, Никола? — засмеялся шаман. — Угомонись!

— You are Pharaoh, I remember, and who I am?[3] — заговорил, поднимаясь, Арефьев. — I have a headache.[4]

— Жорик, ты что, русский язык забыл? — Данияр посмотрел на него. — Ты же отлично понимаешь, или что такое?

— Ладно, хватит, — Львова хлопнула в ладоши, привлекая внимание. — Дед, запрягай коня, поехали в гости к Манжуре. Будем разбираться.

Через четыре часа, когда наконец-то добрались до рыбацкого поста, попили чаю с жареной рыбой (картошки не хватает на столе, сетовал Альбертыч, приварок нужен даже к форели и налиму), контрразведчица взяла под ручку насторожённую Ирину и ушла с ней на бережок. Шаман рассказывал Альбертычу новости, а Манжура с Жорой что-то говорили друг другу на разных языках и морщились от непонимания.

— Говорить по-русски! — приказала вернувшаяся через час Львова. — Смирно!

Витапринты вскочили, деды закряхтели, вылезая из-за стола. Заплаканная Иринка принялась убирать со стола. Львова оглядела кухоньку и приказала мужикам выйти на воздух.

— Я могу слышать его, — вскоре заговорил Манжура, сидя на брёвнышках, осыпанных высохшей чешуёй. — Как будто пульсирует точка в голове, и я могу её успокоить, но знаю, откуда идёт сигнал, и как снова связаться.

— Я тоже так же его издалека чую, — Арефьев нюхал растёртый в руке листочек. — Вот вчера вечером забилось в голове. И знаю, что оттуда сигнал идёт.

— А почему вы на разных языках говорите? — поинтересовалась Львова.

— Это откуда-то прёт, — пожал плечами Манжура. — Вылазит и само говорит. Jag Дr din vДn, flydde frЕn svart.[5] Вот что это? Я не знаю. Как водоворот внутри меня, и что всплывает, то и наружу лезет.

— А как это? — Жора зачерпнул горсть песка и поднёс к носу. — Мой нос, он как уши, тоже слышит! Такого не было!

— Привыкай! — Данияр разжёг трубку, Львова замахала руками, отсаживаясь от него. — А это твой нос слышит? — он дунул ему дымом в лицо.

— Гха! Крхга! — закашлялся Арефьев. — Страшное что-то. Я знаю дым, но этот ужасен.

How moonbeam leads wave So you drew to a war, Since the flames were your soldiers, Gray clouds hug, Through the smoke, thick, acrid smoke through Pacing for eagle gray, And there was no brave heart Midst of the fire, including swords![6] —

продекламировал он.

Все оторопело посмотрели на Арефьева. Тот вдруг, совершенно неожиданно, виновато улыбнулся и пожал плечами.

— Вы мне скажите, — помотала головой Львова. — Вы нас убивать будете?

Николай с Жорой переглянулись.

— Зачем? — вразнобой спросили они.

— Что ты помнишь? — она обратилась к Арефьеву.

Тот задумался.

— Вот смутно, какие-то животные, птицы, потом трясёт, я в круглое окошко смотрю, а там лес, лес, потом вот здесь. Он подошёл близко, — Жора ткнул пальцем в Манжуру. — У меня как вскипело в голове, и сразу ясно стало. С утра помню всё очень хорошо.

— А ты? — Львова глянула на Николая.

— Да как и раньше, только в голове сигналило, — он вздохнул. — А на стоянке утрешной мне будто перемешало всё внутри, — Манжуру постукал согнутым пальцем по макушке. — А потом отпустило.

— Ладно, — Львова встала. — Погостили и хватит. Ирина! — громко позвала она. Та выскочила из домика. — Забирай своего мужика, мы поехали обратно.

Когда солнце уже скрылось за далёкими сопками, а Альбертыч наконец-то угомонился и залёг спать в свою палатку, залёгшая в кровати сбоку от Манжуры Иринка всхлипнула.

— Ты чего это? — удивился Николай. — Что случилось?

— Эта женщина, которая приезжала, сказала, что ты много мучился, и голова у тебя может болеть иногда, — захныкала жена. — Просила, чтоб я присматривала за тобой, и если что странное будет, сразу ей сообщала. А ведь я не знаю, что у тебя странного может быть! Ты нормальный ведь, Коленька? Нормальный?

— Да всё в порядке, — обнял её муж. — Видно, болел я чем-то. Да всё прошло. Не помню ничего, а что-то прёт из меня порой. Но ведь это не опасно. Спи давай, отдыхай. Всё будет хорошо.

Успокоившаяся Иринка вскоре уснула, беззвучно дыша. Манжура прислушивался к лёгкому, почти не осязаемому мозгом редкому пульсированию где-то в глубине головы. Оно затихало, гасло и наконец пропало совсем. Видать, далеко уехали, подумал Манжура и тоже задремал. Никаких снов ему опять не приснилось.

Набокову лагерь Гилёва понравился. Система обороны продумана, все подходы просматриваются. Постоянно действуют конные патрули. Днём над посёлком кружат коршуны и вороны, обозревая окрестности.

— Неплохо устроился, молодец! — Руслан Калиныч пил чай с Гилёвым. — Думаю, не стоит тебе дальше двигаться. Хорошую базу здесь можно соорудить. По весне на Хубсугул двинем тогда. Мы от Слюдянки, ты отсюда.

— А как же Владивосток? Сам говорил, что связь с ними появилась.